Таня Гроттер и птица титанов - Страница 61

– Ты можешь произносить ее имя ВСЛУХ! Ее здешнее имя! Ни Чумья, ни мать-опекунша, а полное!

– Ты тоже можешь!

– Я – ее ученик! А вот про тебя я не знал.

– А я не знала, что ты такая гадина! Хотя нет – догадывалась!..

Глеб держал ее за запястья, прижимая их к песку и внимательно наблюдая, чтобы Таня не смогла изогнуть кисть. Перстень, разозленный не меньше самой Тани, продолжал отстреливать искры.

– Петиметры и амурщики нам без надобности! Особливая просьбишка не толпиться у ворот! Ego te intus et in cute novi! – скрипуче бормотал Феофил Гроттер. Он постепенно разряжался: голос звучал уже тихо.

– Что-то я не понимаю. Ты собираешься искать птицу титанов? – поинтересовался Глеб.

– Зачем? Ее ничем нельзя уничтожить!..

– Можно. Каменным глазом Эринии. Шурасик похитил его из лопухоидного музея!..

– Почему Шурасик? Он тебе сказал? – быстро спросила Таня.

– Скажет он! Молчит, как килька в томате! Я догадался по характеру магии. Всего лишь требовалось обезвредить пару охранников-лопухоидов. Сошло бы любое средненькое заклинание. Но для Шурасика это скучно.

– А что, если это Ритка?

– Для нее заклинание слишком добренькое. Она нашпиговала бы охрану отравленными шипами. Ну да неважно! Главное, глаз Эринии способен уничтожить птицу, которая не боится ни огня, ни воды! Птица умрет. Стекло Миров треснет! Миры сольются.

– Все так просто?

– Ты еще не поняла? Мать-опекунша прежде существовала в одном мире с Сарданапалом, а потом ее вытеснили в мир-двойник! Там она уцелела, а здесь погибла.

«Я даже знаю почему», – подумала Таня.

– Ты добрый мальчик, Глебушко! Все продумал! – сказала она ласково.

Он потемнел лицом, и Таня осталась довольна. Ей нравилось дразнить его этим бесполым словом. Именно его, который, казалось, состоял из одного пола и вообще не имел потолка.

– А теперь выслушай главное, а потом я тебя отпущу, – сказал Глеб.

– Валяй!

– Я тебя тоже…

– …Что тоже? – резко спросила Таня.

– …непоследовательно ненавижу! – Глеб прищурился, и Таня поняла, что ее худшие опасения оправдались. Бейбарсов слышал все до последнего слова. Потому и сказал ей про булавку, чтобы она это поняла.

– Ты врешь!

– К сожалению, нет. А теперь я хочу получить от тебя ответ. Мы вместе? Скажи «да»! – потребовал Глеб.

– Нет!

Бейбарсов удовлетворенно кивнул.

– Я забыл, с кем имею дело. Ты же девочка-наоборот. Скажи «нет»!

– ДА! – выпалила Таня, запоздало сообразив, что она сморозила.

– Вот и замечательно! – Бейбарсов цокнул языком. – А теперь, раз мы обнаружили интересные точки соприкосновения в нашей непоследовательной ненависти, я тебя поцелую!

– Я отгрызу тебе нос!

– Надо же когда-то и рискнуть!

Он наклонился и поцеловал Таню.

– У тебя на губах песок!.. И, кстати, нос у меня цел!

– Сгинь!

– Пожалуй, действительно пора!

Что-то услышав, Бейбарсов вскинул глаза на склон и, отпустив Тане руки, стремительно прокатился по земле. Послышался шипящий звук, с которым зажигается походный баллон.

Таня вскочила. В десяти шагах от них стоял Ванька – худой, в коротком свитере с обкусанными молодыми драконами рукавами. Он подпрыгивал, как задиристый воробей, и дергал себя за низ свитера, будто это могло придать ему грозности.

Таня с грустью отметила, что даже в ярости он был не страшен, а смешон, как бывают смешны добрые, мягкие, не умеющие злиться люди. Заметно было, что Ванька оказался здесь случайно, но случай часто приводит человека именно в то место, где он нужнее/не нужнее всего. И еще Таня почувствовала, что поцелуя Ванька не видел. Только то, что она дралась с Бейбарсовым, а он зачем-то сбил ее с ног и сидел сверху.

– Зачем ты на нее напал? Дерись со мной или я тебя ударю! – Ванька подскочил к Глебу и толкнул его в грудь. Тот лениво стал отыскивать глазами тросточку, откатившуюся куда-то, пока он боролся с Таней.

– Валялкин! У тебя пять секунд, чтобы свалить. Потом я останавливаю тебе сердце! – предупредил он.

Ванька вскинул подбородок и… взволнованно крикнул:

– Назад! Не трогать!

– Расслабься! Я тебя еще не начинал трогать! – успокоил его Бейбарсов.

Ванька не слушал.

– Не надо! Фу! – снова крикнул он за спину Глебу.

– Детские штучки: я отвлекусь и получу Искрис фронтис! – заметил Бейбарсов.

– Ты уж рискни! А Искрис фронтис ты по-любому получишь! – хмуро сказал Ванька.

Глеб недоверчиво повернул голову. Молодая сосна горела как свеча. С края сыпучего склона на него смотрела морда Гоярына. Очень недовольного Гоярына… крайне сердитого… взбешенного. В эмоциях драконов разобраться сложно. Они не топают ногами, не щурят глаз, и чешуя у них не встает дыбом. Внешне гнев их проявляется в наклоне головы к земле и прямой шее (чем прямее шея, тем больше разгон пламени).

Только Ванька отваживался летать на Гоярыне, как Ягун на пылесосе или Таня на контрабасе. Никому другому и в голову бы не пришло, что самого страшного тибидохского дракона можно выпустить за пределы драконбольного купола. Ванька же порой делал это тайком от Поклепа и Соловья и летал на Гоярыне над Буяном.

Из ноздрей Гоярына при каждом выдохе вырывалось что-то синеватое, тонкое, едва различимое. Ноздревое пламя – бесцветное, почти невидимое, отличавшееся от обычного драконьего огня, как газовая сварка от рыбацкого костра. От ноздревого пламени не спасет даже упырья желчь, хотя в случае с Гоярыном она не уберегала и от обычного.

– Ничего не понимаю! – Ванька внимательно посмотрел на шею Гоярына. – Никогда не видел старика таким сердитым! Разве что на драконболе после пропущенного мяча… Тихо, Гоярын!