Таня Гроттер и птица титанов - Страница 71

Впрочем, это были ее обычные утренние мысли. После завтрака и чашки кофе они обычно рассеивались. Ванька дожидался Таню у подъемного моста. У его ноги чихал чешуей старый пылесос, который Валялкин боялся глушить из опасения, что он больше не заведется.

– А где твой контрабас? – удивленно спросил он, ничего не увидев в ее руках.

– Мы пойдем пешком! Только не надо говорить, что туда двадцать километров!

– Не двадцать!

– Ну вот видишь!

– … восемнадцать, если вдоль океана.

– Ерунда! Ты сам признал, что не двадцать! Идем!

Ванька заглушил пылесос и, чтобы не возвращаться, спрятал его под мост.

– Смотри: устанешь! Я тебя, конечно, дотащу, но восемнадцать туда и восемнадцать обратно…

Таня была далеко впереди. Ваньке пришлось догонять ее. Она шла легким, пружинистым шагом. Километров восемь Ванька продержался, не отставая, и лишь потом стал понемногу сдавать, то переходя на бег, то беспомощно останавливаясь. Все же Таня была приятно удивлена: для этого мира у Ваньки оказалась отличная, просто неожиданная выносливость.

Распогодилось. Солнце сияло так возмутительно, что казалось пузатым самоваром, в котором кипело счастье. По тибидохскому парку яркими пятнами разливалась осень. В соснах скрипели старые лешаки, одревесневшие, малоподвижные, почти превратившиеся в деревья и оживавшие лишь в утренние часы на солнцепеке, когда солнце разогревало им кровь. На их плоских, похожих на пни подбородках пробивалась мелкая поросль.

Между старыми лешаками сновал малютка Клоппик и комбинировал, выведывая тайны первомира в обмен на бутылочки с ядреными удобрениями, до которых лешаки были большими охотниками.

– Эй, Клоппик! Не трави лешаков! Уши надеру! – издали крикнул ему Ванька.

Лучше бы он промолчал. Лешаки заскрипели, а малютка Клоппик рассердился и напустил на Ваньку и Таню наколдованного великана, который сам себя складывал из камней и старых коряг. Минут через десять собравший в лесу весь бурелом великан был ростом с пятиэтажный дом и оставлял за собой просеку. Как и все изобретения малютки Клоппика, он был неуязвим и, когда в него попадали боевые искры, только наливался силой, впитывая их. Клоппик, окруженный скрипучими лешаками, махал вслед великану красным в горошек платочком и нежно называл его Полудуриком.

Делать нечего: пришлось удирать. Великан сотрясал землю и осыпал их камнями и трухлявыми стволами. Избавиться от великана удалось километра через два, когда начались скалы, в которых Таня и Ванька смогли укрыться. Потеряв их из виду, великан некоторое время, шатаясь, простоял на месте, после чего рассыпался.

Таня и Ванька долго выжидали, не исключая, что великан снова соберется из обломков, и лишь после этого рискнули оставить свое убежище. К океану спускалась прижавшаяся к камням тропинка. Спускаться приходилось, придерживаясь за кустарник. Скалы крошились. Возникали маленькие камнепады. Небо было сшито с землей солнечными столбами. Столбы пронизывали сизо-черные, сбившиеся в стаю тучи, над которыми сияло небо.

Таня замечала за собой любопытную вещь. Любоваться океаном, горами, рассветом или закатом – честно любоваться, без ложных охов и халтуры – она могла от силы минут десять. Потом отвлекалась и начинала вспоминать, что вот у нее не сделано нежитеведение, и завтра Медузия Горгонова наверняка просечет это и, чтобы она не расслаблялась, напустит на нее полтора десятка разгневанных хмырей. Или что Глеб ищет ссоры с Ванькой, а это бесчестно, потому что как маг Глеб гораздо сильнее. Или что Семь-Пень-Дыр заиграл самоучитель по боевой магии, и теперь его не вернешь, потому что книга имеет семь степеней защиты от любого сглаза.

«Мелкая я какая-то! Радоваться и то вот долго не могу!» – подумала Таня, мысленно сравнивая этот чудесный и яркий мир с прежним, тусклым и выжженным.

Ей стало досадно. Захотелось подразнить Ваньку.

– А вот теперь, пожалуй, я хочу к тебе на ручки! – сказала Таня специально, чтобы полюбоваться выражением лица вконец измотанного Валялкина.

Самое смешное, что этот простак, кажется, действительно собрался ее тащить, потому что наклонился, чтобы подхватить под колени.

– Отбой! Я передумала! – рванувшись мимо Ваньки, Таня помчалась по склону вниз.

Ванька честно пытался не отставать, хотя ему это неважно удавалось. Россыпь камней, полоска редеющей растительности и – неожиданно для себя они оказались на берегу. Над океаном висела пелена мелких брызг. Вблизи малозаметная, вдали она сглаживала очертание берегов. Океан взбрыкивал внезапными волнами. Ленивые и сонные, они спокойно катились к берегу, но цепляли подводные скалы, подлетали на несколько метров и опадали.

Зализанный приливами песок побережья к середине дня бывал так идеально ровен, что по нему совестно было ходить. Песок читался как книга. Ванька то и дело наклонялся и радостно сообщал:

– Смотри! Вот эти большие и непонятные вдавлины – златорогий олень. Выглядит страшно, но это он в песок провалился. Эти две параллельные черточки – косуля. А там барсук протопал: смотри, сколько подушечек отпечаталось… А этот с длинными пальцами – белка. Если увеличить раз в сто – можно всерьез испугаться. А тут…

– Кабан! – быстро сказала Таня. С кабаньим следом ошибиться трудно. Он похож на свиной пятачок с усиками. Или, если немного поизвращать воображение, на мушкетера в маске.

– Верно! – легко согласился Ванька. – А какой кабан?

– Крупный?

– Взрослый, но не самый крупный. Года три. Хромает. Была травма передней ноги. Видишь, пальца одного сбоку нет и ступает осторожно. Неженка. Спать любит в елках.